Стивен Кинг - Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

— Пожалуйста, не заставляй меня принимать это, не заставляй Тома Каллана принимать яд, право слово, папа говорил, что если яд убивает крыс, то он убьет и меня… Пожалуйста!

Ник понял, что все еще держит в руке таблетки. Он отбросил их в сторону и показал Тому пустые ладони. Похоже, его диарея прошла сама собой. Спасибо, Джули.

Тяжело поднявшись со скамейки, Том направился к нему.

— Извини, — повторил он. — Извини. Извини Тома Каллена.

Вместе они вернулись к главной улице… и замерли там, пораженные. Оба велосипеда были безнадежно испорчены. Все содержимое их рюкзаков валялось по обе стороны дороги.

Затем совсем рядом с лицом Ника что-то пролетело — Ник кожей почувствовал это — и Том вскрикнул и бросился наутек. Ник остановился, озираясь по сторонам в ожидании второго выстрела. Стреляли, как он понял, из окна гостиницы. Порох опалил воротник рубашки, но сейчас это было неважно.

Он повернулся и помчался вслед за Томом.

Он не знал, выстрелит ли Джули снова; все, что он знал — что пока ни он, ни Том не убиты. «Мы и так в достаточной степени убиты самой жизнью», — думал он, и это было почти правдой.

В эту ночь они спали в амбаре в трех милях севернее Пратта, и Тому приснился кошмарный сон, из-за чего он проснулся и разбудил Ника. На следующее утро, часам к одиннадцати, они добрались до Юки, где нашли в местном магазинчике пару отличных велосипедов. Ник постепенно отходил от пережитого потрясения.

Только двенадцатого июля, где-то в три часа дня Ник заметил огонек фары. Остановившись (Ник при этом, от неожиданности не справившись с управлением, упал с велосипеда в кювет), он пристально вгляделся в дорогу. Огонек приближался со стороны возвышающегося неподалеку холма. Ник не верил собственным глазам. Это был грузовичок-«пикап», и он медленно приближался.

Подъехав, «пикап» остановился. Последней мыслью Ника перед тем, как открылась дверца и из кабины вылез водитель, было: сейчас он увидит Джули Лори, победно улыбающуюся. В руках у нее будет пистолет, из которого она раньше пыталась пристрелить их, и тогда у них не останется никаких шансов остаться в живых. Нет ничего страшнее женщины в гневе.

Однако вместо Джули они увидели сорокалетнего мужчину в широкополой шляпе, а когда тот улыбнулся, из его глаз во все стороны разбежались солнечные зайчики.

И сказал этот мужчина буквально следующее:

— Боже правый, как же я рад видеть вас, ребята! Скорее залезайте в кабину, и мы уедем отсюда к чертовой матери.

Так Ник и Том встретились с Ральфом Брентнером.

41

Раскалывалась голова.

Мир перед глазами то тускнел, то вновь начинал играть красками. А чего еще он мог хотеть, если всю последнюю неделю не было такой ночи, чтобы его не посещал один и тот же кошмар, из-за которого он просыпался в холодном поту?

Мысли возвращались к туннелю Линкольна. Именно туннель и снился ему. Там все время кто-то находился позади него, но во сне это была не Рита. Это был дьявол, и он сталкивал Ларри в пропасть с бесстрастной усмешкой на лице. Чернокожий человек не был ожившим трупом; он был хуже, чем оживший труп. Ларри пытался убежать от этого кошмара, но как убежишь, если чернокожий дьявол, черный колдун, видит в темноте, как кошка? И еще видение звало: «Иди ко мне, Ларри, иди же; мы вместе отправимся тудааааааааа…»

Ларри чувствовал, как дыхание чернокожего опаляет его плечи; это чувство не покидало его и после пробуждения. Впору в один прекрасный день не проснуться вовсе!

Днем видение исчезало. Чернокожий был порождением тьмы. Днем оставалось только Большое Одиночество, разъедающее его мозг. Днем его мысли часто возвращались к Рите. Милая Рита, женщина-девочка. Смерть ее, наступившая во сне, была легкой и безболезненной, и вот теперь он…

Да-да, сходит с ума. Именно так, не правда ли? Именно это с ним и происходит. Он сходит с ума.

— Сумасшедший, — простонал он. — Боже, я становлюсь сумасшедшим.

После того, что случилось с Ритой, он не мог вести мотоцикл. Перед ним будто возник внутренний барьер. Поэтому он шел теперь пешком — сколько же дней? Четыре? Восемь? Девять? Он не знал.

Когда же он отказался от мотоцикла? Не вчера, и, наверное, не позавчера, да и какое это имеет значение? Постой, это, кажется, было в городке под названием Госсвиль, хотя и это не важно. Факт остается фактом: он не может пользоваться мотоциклом. Велосипед тоже не для него. Попробовав проехать пятнадцать миль, Ларри всю ночь потом корчился от боли в суставах.

С тех пор он шел пешком. Он прошел несколько маленьких городков, расположенных вдоль шоссе 9. Там были магазинчики, в которых стояли новенькие мотоциклы с ключами, висящими на руле, но если он смотрел на них слишком долго, перед глазами появлялась картина автокатастрофы и он сам, лежащий в луже крови и обсиженный мухами. Тогда Ларри торопился уйти подальше от магазина.

Он потерял вес — а как иначе? Он шел целыми днями напролет, от рассвета до заката. Он не спал. Кошмар будил его задолго до четырех часов, и он, включив фонарик, с нетерпением ждал первого луча солнца, готовый снова тронуться в путь. Ел он теперь очень мало, хотя уже давно перестал испытывать чувство голода. Лицо его потемнело, а глаза запали.

В тот день ему с самого утра было как-то не по себе, и увидев на дороге старый развесистый клен, Ларри, не задумываясь, лег в его тени на землю, решив — поскольку торопиться некуда — полежать и передохнуть.

В тени было градусов на пятнадцать прохладнее, чем на солнце, и Ларри с блаженством потянулся. Болела голова: было трудно повернуть шею.

— Парень, ты болен, — сказал Ларри и откинувшись на теплую, пахнущую летом землю, прикрыл глаза. Где-то неподалеку журчала вода. Звук ее манил и успокаивал одновременно. Через минуту он встанет и подойдет к воде, умоется и вдоволь напьется. Через минуту.

Он уснул.

Шли минуты, а сон его становился все глубже. По небу, отбрасывая на лицо Ларри отблески, медленно катилось солнце.

Неожиданно рядом в кустах что-то зашуршало — и все тут же стихло. Затем через некоторое время в зарослях появилась голова мальчика лет десяти-тринадцати, слишком высокого для своих лет. Все тело мальчика было покрыто укусами москитов и комаров, застарелыми и свежими. В правой руке мальчик держал мясницкий нож. Лезвие было длиной не менее фута, с заостренным концом. На гладкой стальной поверхности отражалось солнце.

Медленно и осторожно мальчик приблизился к Ларри. Голубые глаза, слишком маленькие для детского лица, были посажены чуть наискось, что делало мальчика похожим на китайца. Это были очень выразительные глаза, и сейчас они выражали решимость. Мальчик поднял нож…